В Германии умерла вчера Майя Михайловна Плисецкая.
Не стану оскорблять её память собственными суждениями о балете, в котором ничего не смыслю.
Но очень советую моим читателям ознакомиться с воспоминаниями Плисецкой (Озон, Bookmate).
Это блистательная, очень глубокая, горькая, ироничная и страшная книга.
Прежде всего, это не рассказ всемирно знаменитой балерины о полувековой череде творческих успехов, а история московской девочки, у которой отца пытали и расстреляли (обстоятельства места и времени его гибели стали известны лишь через полвека), а матери — как «члену семьи изменника Родины» — дали 8 лет лагерей, когда самой Плисецкой было лишь 11.
Военные годы, эвакуация, побег обратно в Москву, борьба за место под солнцем в театральной труппе... Учителя, от великих до бессмысленных, кумиры, интриги, обиды, зависть, победы и разочарования — и неустанный надзор вертухаев, внимание которых к дочери двух врагов народа не ослабевало с конца 1930-х годов, несмотря ни на какие овации, ордена и звания — до самого крушения той жуткой системы, которую эти вертухаи обслуживали...
Но всё-таки я благодарна судьбе, — пишет в воспоминаниях Плисецкая. — Я не попала в Воркуту, Освенцим, Магадан. Меня мучили, но не убили. Не сожгли в Дахау...
Печально сознавать, что сегодня всё те же самые вертухаи, которые мучили, но не убили Плисецкую (или их ближайшие потомки-сменщики) по-прежнему в России главней любых прокофьевых, шостаковичей и ростроповичей... Случись Плисецкой доехать в последние полгода до Москвы, они б от неё под угрозой уголовного преследования потребовали бы явиться в городское отделение УФМС для собственноручной подачи рукописных уведомлений о её литовском, немецком и испанском гражданстве... Но теперь уж поздно им проявлять бдительность. Нет больше Плисецкой, и дела на неё не возбудишь.
Благословенна память её.
Не стану оскорблять её память собственными суждениями о балете, в котором ничего не смыслю.
Но очень советую моим читателям ознакомиться с воспоминаниями Плисецкой (Озон, Bookmate).
Это блистательная, очень глубокая, горькая, ироничная и страшная книга.
Прежде всего, это не рассказ всемирно знаменитой балерины о полувековой череде творческих успехов, а история московской девочки, у которой отца пытали и расстреляли (обстоятельства места и времени его гибели стали известны лишь через полвека), а матери — как «члену семьи изменника Родины» — дали 8 лет лагерей, когда самой Плисецкой было лишь 11.
Военные годы, эвакуация, побег обратно в Москву, борьба за место под солнцем в театральной труппе... Учителя, от великих до бессмысленных, кумиры, интриги, обиды, зависть, победы и разочарования — и неустанный надзор вертухаев, внимание которых к дочери двух врагов народа не ослабевало с конца 1930-х годов, несмотря ни на какие овации, ордена и звания — до самого крушения той жуткой системы, которую эти вертухаи обслуживали...
Но всё-таки я благодарна судьбе, — пишет в воспоминаниях Плисецкая. — Я не попала в Воркуту, Освенцим, Магадан. Меня мучили, но не убили. Не сожгли в Дахау...
Печально сознавать, что сегодня всё те же самые вертухаи, которые мучили, но не убили Плисецкую (или их ближайшие потомки-сменщики) по-прежнему в России главней любых прокофьевых, шостаковичей и ростроповичей... Случись Плисецкой доехать в последние полгода до Москвы, они б от неё под угрозой уголовного преследования потребовали бы явиться в городское отделение УФМС для собственноручной подачи рукописных уведомлений о её литовском, немецком и испанском гражданстве... Но теперь уж поздно им проявлять бдительность. Нет больше Плисецкой, и дела на неё не возбудишь.
Благословенна память её.