Евреи в римском плену, барельеф с Титовой арки
По пути в Ереван купил в шереметьевском ларьке бумажный номер «Русского пионера» с моей колонкой о российских евреях как исчезающем виде, и о пользе антисемитов для поддержания в отечественном еврействе национального духа. Подумалось, что непременно дам тут ссылку на этот текст, когда его выложат на сайте «Пионера».

Теперь такая возможность представилась, так что даю ссылку. А для затравки — отрывок, проясняющий тему и жанр:

В 16 лет я пришел получать свой первый советский паспорт и написал в анкете «еврей»…
Паспортистка посмотрела на меня странно.
— Зачем вы тут написали «еврей», молодой человек? — спросила она.
— Потому что я еврей, — ответил я первое, что пришло в голову.
— Но вы же можете записаться русским, у вас же мама русская! — настаивала паспортистка неулыбчиво.
— Мама русская наполовину. Я — на четверть. Зачем я буду притворяться?
Паспортистка задумалась, вздохнула, потом посмотрела на меня строго.
— Записавшись русским, вы сможете гораздо больше пользы принести своему народу, — сказала она.
Это была толстая советская тетка за пятьдесят, в буклях и косметике фирмы «Заря». Я не понял тогда и не выяснял впоследствии, кто она была на самом деле: еврейка, желающая уберечь «своего» от неприятностей, или просто приличный человек, из тех, что в разных исторических ситуациях помогали евреям спрятаться. Если помните фильм «Пианист», то там героя спас в Варшавском гетто офицер-нацист. Но спасенный Шпильман никак не отблагодарил своего спасителя. Я тоже ничем не мог отплатить за заботу тетке из паспортного стола. И записался евреем.

(читать целиком)
























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_905609699",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2510796.html","pageTitle":"Куда денутся евреи","verb":"1","pageDescription":"По пути в Ереван купил в шереметьевском ларьке бумажный номер «Русского пионера» с моей колонкой о российских евреях как исчезающем виде, и о пользе антисемитов…","type":"mini","pageImage":"ic.pics.livejournal.com/dolboeb/53631/612979/61..."});





















@темы: евреи, колонка

Путин отправил Суркова в отставку с поста вице-премьера.

Утверждается, что заявление с просьбой об увольнении Сурков написал по итогам совещания с президентом. Но сейчас, конечно же, куда более модное объяснение — что увольнение связано со вчерашней статьёй генерала поддельных дипломов Маркина в газете «Известия».

В этой связи полезно лишний раз взглянуть на ту самую статью, которую сам отставленный вице-премьер назвал «графоманией». Потому что против Суркова она направлена только на первый взгляд. А если читать чуть внимательней, то главной мишенью маркинского политического доноса является председатель правительства Дмитрий Медведев. Это ведь именно он, а никакой не Сурков, назвал козлов из Следственного комитета козлами за предрассветный обыск в квартире у режиссёра Костомарова. Так что именно Медведева имел в виду Маркин, когда написал:

Отдельные виртуозы политпиара ухитряются делать подобные пируэты, даже находясь в руководстве власти, против которой протестуют.

В руководстве власти у нас, очевидно, находится не вице-премьер без портфеля, а председатель «Единой России» и глава правительства. Прямая отсылка к реплике Медведева про «козлов» из Следственного комитета содержится непосредственно во втором абзаце маркинского доноса на политически неблагонадёжных виртуозов.

Я, конечно же, не думаю, что Сурков подал в отставку из-за маркинской статьи. Уместней тут предположить обратный порядок мотивировок: «Известия» напечатали статью с доносом на вице-премьера в рамках артподготовки к готовящемуся увольнению, о котором им заранее было известно. Это ведь у нас устоявшаяся практика. Никто же не думает, что Лужкова сняли из-за разоблачений на НТВ.

Так что интересный вопрос в связи с сегодняшней отставкой — как воспринимать наезд Маркина-Габрелянова на действующего премьер-министра. Про его отставку они тоже что-то знают? Или самодеятельность?






@темы: сурков, медведев, власть, увольнения

Наблюдательный и неленивый Игорь Петров проследил за судьбой трёх героико-патриотических интернет-порталов, созданных за последнюю пару лет на казённые деньги Министерства связи и массовых коммуникаций РФ. Первый спецпроект был посвящён Великой Отечественной, второй — покорению космоса, третий — юбилею Столыпина. К сегодняшнему дню все три проекта разделили судьбу пресловутых полимеров. Что совершенно естественно, и напрямую вытекает из закона Паркинсона. Который, как известно, гласит, что чиновники готовы освоить любое количество бабла, сколько им его ни выдели, и вне зависимости от характера задачи. А как становится нечего осваивать — так и триста рублей на продление домена не найдут. Но не извольте сомневаться: в бюджете Минкомсвязи (и других министерств) на 2013 год снова заложены десятки миллионов долларов на создание и поддержку «правильных» полимеровконтент-проектов.

Ниже — пост Петрова со всеми ссылками и сопроводительной документацией.

Оригинал взят у labas в российские победы и победители
Пользуясь случаем, хотел бы поздравить с наступающим праздником Министерство связи и массовых коммуникаций Российской Федерации.
Дорогие работники Минкомсвязи! К этому дню Вам удалось совершить почти невероятное: к двум просранным ранее порталам "1941-1945. Хроника Победы" и "Первые в космосе" Вы, собравшись с духом, сумели добавить и третий "1862-1911. Слуга народа", посвященный П.А.Столыпину.
Таким образом, общее число просранных порталов на сайте "Российские победы и победители" достигло психологически важной отметки в 100%.
Хотел бы пожелать Вам сохранить набранный темп, чтобы в будущем, по возможности, превзойти этот результат.
Спасибо за отличную работу!

Справочная информация:
1. domain: POBEDA-INFO.RU
org: Ministry of Telecom and Mass Communications of the Russian Federation

2. Новость на сайте Минкомсвязи от 21.06.2011
3. Новость на сайте Минкомсвязи от 25.04.2012

</repost>

PS. Тут, конечно, сейчас понабегут разные товарищи, и станут с умным видом рассуждать, что это не чиновники виноваты, а Интернет так устроен, и пропагандистских задач государства этот конфуз никак не отменяет.

Так что я заранее приглашаю этих товарищей не тратить слов понапрасну, а познакомиться с парочкой общественно-полезных проектов, которые созданы 17 лет назад без единой копейки государственных денег, и по сей день как-то обходятся без чиновничьей заботы и опеки. Один посвящен театру, другой — московскому метро. И чиновники могут просрать сколько угодно миллионов долларов, но никогда не создадут ничего даже отдалённо похожего по уровню полезности, информативности и жизнеспособности.






@темы: власть, Интернет

Я привык думать, что чемпионы мира по затейливой транслитерации живут в Израиле. На главной улице Иерусалима есть вывески Yafo, Yaffa, Jafo и Jaffa, а сама улица в разных местах обозначена в указателях как street, road, rehov и derekh.

Но армяне тоже большие мастера тряхнуть латиницей. Один и тот же Акопян у них может получить загранпаспорт на имя Akopyan, Hakobyan и даже Hagopian, как приёмная мать Стива Джобса. А только что я проехал по улице с красивым названием Hovhanissian, что по-нашему было бы, очевидно, Иванов. В центре Еревана одноимённая улица пишется как Ovanesyan. Самое время задуматься о плагине Google Transliterate — как минимум, к навигатору.

























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_440437253",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2510021.html","pageTitle":"Hovhanissian","verb":"1","pageDescription":"Я привык думать, что чемпионы мира по затейливой транслитерации живут в Израиле. На главной улице Иерусалима есть вывески Yafo, Yaffa, Jafo и Jaffa, а сама улица в разных…","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/114251917/53631"});





















@темы: армения, языки, ономастика

А вот кто б мне объяснил, зачем богочеловеку понадобилось воскресать в физической форме?! Ведь он же не собирался оставаться со своими последователями на грешной Земле. А чтобы попасть на небеса после смерти, воскресать физически, вроде бы, не требуется.

























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_442889844",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2509753.html","pageTitle":"Воистину зачем?","verb":"1","pageDescription":"А вот кто б мне объяснил, зачем богочеловеку понадобилось воскресать в физической форме?! Ведь он же не собирался оставаться со своими последователями на грешной…","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/65486174/53631"});





















@темы: религия

06:18

Доброе утро, друзья.

Прилетел в Армению на несколько дней.
На прилёте выдают бумажную карту страны с сопроводительной запиской на английском, где сказано, что Ереван всего лишь на 29 лет старше Рима.

В аэропорту круглосуточно торгуют СИМ-картами МТС и 4G-модемами. Купил себе в пятом часу утра микроСИМ и наноСИМ.
Но тут, естественно, умерла биллинговая система у МТС, и ни один из номеров не заработал. Короче, всё как дома. Оплатить услугу легко и просто, попробуй её потом ещё и получить…

Для входящих и СМС пригоден московский номер 558…

























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_741447274",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2509473.html","pageTitle":"



@темы: мтс, ереван, армения

На киевской конференции iForum в конце апреля большое впечатление на слушателей произвёл доклад сопредседателя партии «Новая великая Россия» Игоря Ашманова о цифровом и информационном суверенитете. Программный текст о том, как важно властям любой страны поскорей прибрать Интернет к ногтю и укреплять там государственные границы, поскольку США уже давно это сделали, а тем, кто не сделал, грозит судьба Каддафи. О том, что свобода слова суверенному государству в XXI веке вредна, зато чрезвычайно полезны национальная операционная система, национальная кибер-армия из хакеров, собственная мобильная платформа, мощная пропагандистская машина и рынок идеологических услуг.

Вчера на сайте ain.ua выложена расшифровка этого выступления. Рекомендую читать целиком, но вот цитата для затравки:

Информационный суверенитет — это возможность государства управлять информацией, которая доходит до населения, решать — что до него доходит, а что нет. Это фактически информационная безопасность государства, устойчивость к атакам и возможность проводить свою политику. Конечно, это вроде как противоречит свободе слова, которая, на самом деле, тоже является частью информационной войны.

Тезисы выступления можно скачать в форме презентации с сайта iForum.
Там ещё доходчивей всё то же самое объясняется в 18 слайдах.






@темы: паранойя, Интернет, цензура

Подзабытый в последние годы вице-премьер Владислав Юрьевич Сурков выступил с лекцией в London School of Economics.

Там он, в частности, сообщил много нового о своей трудовой биографии, походя приравняв себя к В.Ф. Вексельбергу по происхождению и уровню богатства:

Он [Вексельберг] уже достаточно заработал, ему уже довольно много лет, он думает уже о своей миссии — что будет написано о нем потом. [...] Я тоже такой. Я не самый бедный человек, я работал в бизнесе 10 лет и, если надо, еще поработаю. Я был успешным в бизнесе еще до прихода в администрацию президента, в своей сфере я был одним из самых успешных.

Интересно сравнить эту автобиографическую новеллу с тем, что сказано о послужном списке героя в Википедии и Лентапедии.

Там говорится, что Сурков до прихода на госслужбу в 1999 году работал наёмным пиарщиком у трёх олигархов: сперва у Ходорковского в «Менатепе», потом у Фридмана в «Альфа-банке», затем у Березовского на ОРТ. Когда бизнес-партнёр Березовского стал главой Администрации президента, Сурков попал к нему в заместители, и пробыл на этой должности больше 12 лет, пересидев четырёх начальников.

Интересно, какая из этих строчек в сурковском резюме подходит под определение "успешного занятия бизнесом", и в чём выражался тот успех.






@темы: сурков, история вопроса

Всего два вопроса на ночь глядя.

1. Вы это видели?!

2. Как сказать по-испански «Такой футбол нам не нужен»?







@темы: лига чемпионов, германия, футбол

Арина Холина в Снобе написала текст о том, что у носителей русского языка не получается обсуждать интимные подробности своих романтических отношений, потому что для этого нет подходящего словарного запаса. Одни выражения коробят чрезмерной вульгарностью, а от других, наоборот, разит формалином.

Наблюдение верное, до известного предела. У нас — не в языке, а в обществе — отсутствует консенсус по поводу таких слов, какими можно было бы обсуждать эту тему, скажем, в печати или на телевидении (помните бессмертное "в СССР секса нет"?). Но, если честно сказать, в российском обществе консенсус в принципе редкий гость. А если есть желание обсуждать половой вопрос в узком кругу друзей, то выбор лексики — банальное дело вкуса. В одной компании уместней простые слова из Даля, в другой — затейливые иносказания высокого штиля. Выбор в любом случае не просто возможен — его даже не составит труда развёрнуто обосновать, как сделал когда-то Горчев. Так что на самом деле откровенным разговорам у нас мешает не бедность лексикона, а княгиня Марья Алексевна, засевшая глубоко в национальной подкорке.

Ещё Арина радуется урокам сексуального воспитания в английских школах. И тут уж как не вспомнить эпизод из главного шедевра Монти Пайтона:


Но я отвлёкся от вопроса, который хотел задать.

























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_861261048",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2508523.html","pageTitle":"Член, которого нельзя называть","verb":"1","pageDescription":"Арина Холина в Снобе написала текст о том, что у носителей русского языка не получается обсуждать интимные подробности своих романтических отношений, потому что…","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/113280645/53631"});





















@темы: цитата, язык, сноб, секс

Одна из самых чудовищных глупостей марксизма (не только в его "извращённой" последователями версии, но и в первоисточниках, начиная с пресловутого «Манифеста») — учение о классовой борьбе как основном содержании исторического процесса.

Это учение оставалось в высшей степени востребованным на протяжении всего XX столетия по одной простой причине. Химера классовой борьбы — чрезвыйчайно удобный инструмент для любого автократического режима, позволяющий оправдать угнетение, преследование и ограбление любых меньшинств на радость большинству. В прежние эпохи для тех же самых нужд использовались расовые конфликты и религиозные разногласия, но после Второй мировой по этому поводу в цивилизованном мире случились некоторые подвижки. По сути дела, рассуждения о классовой борьбе на сегодняшний день осталась единственной легальной формой ксенофобской пропаганды в развитых странах.

Стоит на одну минуту вдуматься в само понятие "классовой борьбы", как станет ясно, что эта глупейшая придумка ни на что другое и не годится, кроме стравливания между собой различных групп населения (вернее, натравливания наименее образованной части общества на условных "богатых"). Весь секрет популярности покойного Чавеса состоял в том, что он умел порадовать нищих и необразованных жителей венесуэльских трущоб известиями о том, как власть прессует богатых и отбирает у них бизнесы. И в самом деле, порадовать бедняка известием о неприятностях у богача — много проще, чем дать этому самому бедняку надежду на улучшение его собственной участи.

Но если мы попробуем применить демагогию "классовой борьбы" к реальной общественно-экономической жизни, то сделать это будет чрезвычайно затруднительно. Потому что само по себе деление людей по отношению к собственности на средства производства — ничуть не более осмысленное упрощение, чем поделить всех граждан на антагонистические группы по цвету пуговиц или шнурков на ботинках. В реальности один и тот же человек в современном обществе может спокойно оказываться в разное время суток по разные стороны этой фиктивной баррикады. Наёмный работник парикмахерской — очевидно, пролетарий, чьи экономические интересы обязаны идти вразрез с интересами его салона. Если салону необходимо, чтобы клиенты оставались довольны и приходили ещё — значит, парикмахеру должно быть выгодно, чтобы они зарекались прийти сюда в другой раз. А в выходной день тот же самый парикмахер стрижёт на дому, и тут уже он — буржуй, собственник своих ножниц и фена. А если он после домашних стрижек вызвал домработницу для уборки, то она, как эксплуатируемый классовый антагонист, должна быть заинтересована в том, чтобы он поменьше зарабатывал, принимая клиентов на дому. Зато в будние дни, когда этот парикмахер трудится на буржуя-эксплуататора в салоне, домработница должна быть с ним классово солидарна, и желать ему заработать побольше, трудясь поменьше...

И уж совсем страшно себе представить, как могла бы выглядеть жизнь в компании «Яндекс», если бы идиотская химера классовой борьбы когда-нибудь материализовалась в действительности. В «Яндексе», как мы помним, трудятся несколько тысяч человек. При этом у одних сотрудников есть акции компании, у других — опционы, у третьих — ни того, ни другого. Первые, очевидно, капиталистические эксплуататоры, последние — угнетённый ими пролетариат, а среднюю категорию даже не понятно, куда отнести. При этом «Яндекс» торгуется на NASDAQ, то есть собственником его акций может стать любой желающий, в любое время дня и ночи. Так что любой угнетённый пролетарий на деньги, полученные от угнетателя, может сам им стать. А любой угнетатель, надумав, скажем, прикупить себе квартиру, машину или какую-то другую дорогостоящую собственность, пойдёт и продаст свои акции. При этом он, по логике классовой борьбы, сам превратится при этом в угнетаемого.

Сколько я ни пытаюсь представить себе такого сферического пролетария в вакууме, у которого с каждой покупкой или продажей акций сразу меняется мировоззрение и отношение к диктатуре пролетариата, воображение моё буксует. Может, где-то на свете и впрямь существуют такие гоблины, у которых вся система ценностей и взглядов в любое время определяется исключительно тем, покупает он в данную минуту, или продаёт. Но, к счастью, на жизненном пути мне такие уроды не попадались, поэтому я затрудняюсь поверить, что весь ход мировой истории определялся исключительно ущербностью их сознания.






@темы: праздник

Иногда, натолкнувшись на какую-нибудь классическую цитату из истории рекламного бизнеса, невольно поражаешься, какая лёгкая была у людей жизнь в недалёком прошлом. Вот, например, Огилви рассуждает о важности заголовков:

В среднем в пять раз больше людей читают заголовки, чем основной текст рекламного объявления (On the average, five times as many people read the headline as read the body copy)

Вдумайтесь в эту цифру, потому что на нашем современном языке то соотношение, которое Огилви оценивает в 1:5, то есть в 20%, называется CTR. В Яндекс.Директе, как мы помним, допустимый минимум CTR составляет 0,1% — в 200 раз ниже того уровня, о котором предупреждал классик.

Интересно, каков был бы сегодня CTR у знаменитых слоганов Огилви.






@темы: цитата, реклама

«Известия» пишут, что в Администрации президента РФ зреют новое говнопрожекты на тему уголовной ответственности за контент в Интернете. С оглядкой, смешно сказать, на зарубежный опыт.

Это в последний год уже устоявшаяся такая практика: через «Известия», со ссылкой на анонимный источник в Администрации, вбрасываются разнообразные страшилки о новых планах закручивания гаек. Видимо, с целью посмотреть на резонанс. Впоследствии многие из этих страшилок не находят подтверждения. Но это никого не смущает, потому что от репутации издания всё равно не убудет.

По поводу регуляции Интернета моё мнение остаётся прежним. Реальный выбор в российских условиях — из двух возможностей. Интернет можно либо запретить целиком, либо расслабиться и смириться с его существованием. Полумеры в китайском духе для РФ не годятся, потому что Россия — ни разу не Китай. У китайцев их Великая стена — не в серверах, а в головах. А у нас в головах — разруха. И все до сих пор испробованные рецепты цензурирования Сети — список Минюста, список Роскомнадзора, список Охренищенко, дело Терентьева, далее везде — продукты той самой разрухи. Когда люди готовы сколько угодно дров на ломать, не готовы лишь спросить себя, зачем они это делают. Ради какого полезного результата.

К сожалению, то же относится и к любым конструктивным затеям, вызревающим в высоких кабинетах.






@темы: власть, Интернет, цензура

Посетил сегодня дополнительный офис Сбербанка в МГУ на Воробьёвых горах (он же Вернадское ДО 9038/0495).
Это филиал, через который МГУ ведёт всю работу с внештатными лекторами, так что счёт мне там открыт много лет назад. А сегодня я полюбопытствовал, сколько на тот счёт накапало, и был приятно удивлён. До Ильи Пономарёва мне, конечно, далеко, но и символическим жалование университетского лектора по нынешним временам тоже не назовёшь. Сумма, сыскавшаяся на моём сбербанковском счету, превзошла мои самые смелые ожидания вдвое.

Ликвидируя этот остаток, я поначалу весьма впечатлился успехам Грефа по рассасыванию очередей: на моём талончике был напечатан не только номер очереди со спецкодом, но и сообщение мелким шрифтом о том, что я в этой очереди второй (специально проверял потом в Альфе и Аэрофлоте, там автоматы такого прогноза не делают). Ожидание тоже не было слишком утомительным — минут 5-6. Но стоило мне услышать свой номер из громкоговорителя и подойти к окошку, как началась старая добрая сберкасса — из той самой эпохи, когда выстоявшему километровую очередь за туалетной бумагой отпускалось два рулона а одни руки. Банальнейшая операция по снятию денег с текущего счёта по паспорту заняла полчаса, потребовала поочерёдного участия шести операционисток и сопровождалась оформлением такого количества бумаг, что пересмотр этой процедуры в направлении более современных банковских практик помог бы Герману Оскаровичу в одиночку спасти Байкал.

Но этого, увы, не случится: озеро обречено. Потому что бумажки, заполняемые от руки, и сберкнижка, обновляемая с помощью матричного принтера — ничтожная часть проблемы. Реальная беда — персонал. Неприветливая дама, которая меня обслуживала, лет 50 на вид, была не просто инвалидом 2й группы по слуху. Она ещё и компьютер, как мне показалось, впервые увидела в ту минуту, как ей потребовалось вбить туда мои паспортные данные. За помощью с оформлением каждой очередной бумажки она обращалась к кому-то из коллег. В один момент их у терминала столпилось сразу пятеро. А шестая — кассирша — как выяснилось, ожидала своей очереди поучаствовать в мерлезонском балете в отдельной будке за перегородкой. Функции всех шестерых в Ситибанке на Фрунзенской с успехом исполняет одна хмурая, но бойкая девица лет 25. Которая берёт у тебя паспорт, спрашивает сумму и выдаёт деньги примерно за одну минуту. А тут вшестером еле управились за полчаса. Поэтому в Ситибанке на Фрунзенской даже нет аппарата, выдающего номерки для стояния в очереди. В Альфабанке на Новослободской (куда я в тот же день отвёз все снятые в Сбере наличные) аппарат для нумерации клиентов имеется, но и там минутное дело выполняется за минуту. Даже в унылом Райффайзене, о расставании с которым я за последний год ни разу не пожалел, персонал знает те процедуры, за исполнение которых он получает зарплату. А в Сбере подобралась какая-то удивительная социальная богадельня. Видимо, там есть какие-то ложно понятые соцобязательства, мешающие почистить ряды на предмет профпригодности.

Интересно, что всего каких-то 15 лет назад всё было иначе. В моём "домашнем" филиале Сберкассы на улице Ляпидевского (ныне упразднённом) работали очень смышлёные девицы. Они, конечно, мало знали о непенсионерских нуждах, зато охотно учились и осваивали новые услуги. Но, видимо, с тех пор случилось бурное развитие частного банковского сектора, и все эти неленивые девушки перебрались в коммерческие банки. А в офисах Сбера остались какие-то сплошные приветы из советского прошлого, с которыми Грефу то ли запрещено, то ли боязно расстаться. И с этим контингентом ему каши явно не сварить.

Я довольно много читал в этом ЖЖ комментариев о том, что Сбербанк в последние годы сильно модернизировался. И, честно говоря, когда я ехал в это самое Вернадское ДО, у меня была мысль завести там карточку и счёт в Сбербанк-Online, чтобы лично заценить масштабы реформ. Но между моментом, когда я просунул свой паспорт в бойницу окошечка, и вопросом операционистки, как мне можно помочь, прошло больше 15 минут, в течение которых она ковырялась в компьютере, не обращая на меня внимания. За это время я совершенно уверился, что не хочу от этого учреждения ничего, кроме take the money and run.

Что и было исполнено.






@темы: банки, сбербанк, совок

Прошли те дремучие времена, когда из пушек стреляли по воробьям.
Современные технологии позволяют вдарить баллистической ракетой по микроорганизмам.

(по мотивам вот этого обсуждения)






@темы: таргетинг, афоризм

Вывесили вчера на официальном канале Белого дома в YouTube:

Отличный сиквел и для фильма про последние дни президентства Клинтона, и для спилберговского Линкольна (который вообще-то совсем неплох, только вообще не отличается ничем от более ранней картины того же режиссёра).
























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_620680058",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2506578.html","pageTitle":"Фильм Спилберга про Обаму","verb":"1","pageDescription":"Вывесили вчера на официальном канале Белого дома в YouTube : Отличный сиквел и для фильма про последние дни президентства Клинтона , и для спилберговского Линкольна…","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/81372632/53631"});





















@темы: кино, видео, юмор, власть, америка

Поведенческий таргетинг бесит. Не только Тёму, но и вообще любой нормальный человек довольно быстро устаёт от идиотизма этих несложных алгоритмов — когда, скажем, после недельного отдыха в Южном Вьетнаме тебе ещё полгода предлагают авиабилеты в эту страну и гостиницу в Сайгоне. Или ещё того глупей: написал я в пятницу про мосгоржульё, и в конце там упомянул про сельскохозяйственные вилы как способ борьбы с коррупцией в правительстве города Москвы. Ссылку поставил на ту первую находку, которую мне Google подсунул, какой-то интернет-магазин сельскохозяйственного инструментария. И с тех пор на протяжении всех выходных, на какой сайт не зайдёшь — мне упорно подсовывают графический баннер того самого магазина, с предложением купить в нём вилы Fiskers по 1200 рублей за единицу. Варламову, по этой логике, должны предлагать купить крокодилов.

С другой стороны, понятно же, что системы поведенческого таргетинга не могут знать, купил уже Тёма ботинки, или только собирается. И за сколько месяцев вперёд я запасаюсь турами в ЮВА. Им же продавцы об этом не докладывают. Поэтому приходится полагаться на догадки, они же по-английски assumptions.

А, как верно замечают во многих иностранных фильмах, assumption is the mother of all fuckups.
























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_449757273",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2506244.html","pageTitle":"Большой факап поведенческого таргетинга","verb":"1","pageDescription":"Поведенческий таргетинг бесит . Не только tema, но и вообще любой нормальный человек довольно быстро устаёт от идиотизма этих несложных алгоритмов — когда, скажем,…","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/119450103/53631"});





















@темы: цитата, идиотизм, реклама

Поведенческий таргетинг бесит. Не только Тёму, но и вообще любой нормальный человек довольно быстро устаёт от идиотизма этих несложных алгоритмов — когда, скажем, после недельного отдыха в Южном Вьетнаме тебе ещё полгода предлагают авиабилеты в эту страну и гостиницу в Сайгоне. Или ещё того глупей: написал я в пятницу про мосгоржульё, и в конце там упомянул про сельскохозяйственные вилы как способ борьбы с коррупцией в правительстве города Москвы. Ссылку поставил на ту первую находку, которую мне Google подсунул, какой-то интернет-магазин сельскохозяйственного инструментария. И с тех пор на протяжении всех выходных, на какой сайт не зайдёшь — мне упорно подсовывают графический баннер того самого магазина, с предложением купить в нём вилы Fiskers по 1200 рублей за единицу. Варламову, по этой логике, должны предлагать купить крокодилов.

С другой стороны, понятно же, что системы поведенческого таргетинга не могут знать, купил уже Тёма ботинки, или только собирается. И за сколько месяцев вперёд я запасаюсь турами в ЮВА. Им же продавцы об этом не докладывают. Поэтому приходится полагаться на догадки, они же по-английски assumptions.

А, как верно замечают во многих иностранных фильмах, assumption is the mother of all fuckups.
























if (jQuery.VK)jQuery.VK.addButton("vk_like_449757273",{"pageUrl":"dolboeb.livejournal.com/2506244.html","pageTitle":"Большой факап поведенческого таргетинга","verb":"1","pageDescription":"Поведенческий таргетинг бесит . Не только tema, но и вообще любой нормальный человек довольно быстро устаёт от идиотизма этих несложных алгоритмов — когда, скажем,…","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/119450103/53631"});





















@темы: цитата, идиотизм, реклама

В годы моей советской юности я был уверен, что медицинский термин «гебефрения» принадлежит к числу так называемых «ложных друзей переводчика». Потому что оно вовсе не значит «гебизм головного мозга», как мог бы подумать всякий советский человек, знакомый со смыслом греческого слова



@темы: идиотизм, власть

Юля kunstkamera Вишневецкая опубликовала в РусРепе потрясающий репортаж о беженцах из Северной Кореи. Его можно прочитать на сайте издания, там получше вёрстка. Но в ЖЖ-версии картинки расставлены в тексте, а не вынесены в слайд-шоу, это смотрится естественней.

Оригинал взят у kunstkamera в Статья про перебежчиков


В самый разгар последнего обострения обстановки вокруг КНДР, когда звучали даже угрозы ядерной атаки, я говорила в Сеуле с беженцами с Севера, которым в разное время с трудом удалось добраться до Южной Кореи. И это, конечно, было круто. Сначала выяснилось, что в КНДР уже давно не социализм. Потом — что со времен Великого переселения народов люди почти не изменились к лучшему. И наконец — что между Южной и Северной Кореей гораздо больше и гораздо меньше общего, чем можно себе представить издалека.


— У меня все было хорошо. Я дослужился до подполковника, работал в отделении по борьбе с коррупцией — хлебная должность. Но однажды моего дядю расстреляли, его детей отправили в лагерь, родителей выгнали из хорошей квартиры, и я понял, что делать мне тут больше нечего. Я купил лодку за 200 долларов, взял с собой 17-летнего племянника, и мы, ориентируясь по звездам, поплыли на юг. Береговой охране сказали, что идем на рыбалку: людям в военной форме это можно. Мы три дня плыли по Японскому морю, не ели, не спали, приплыли в Южную Корею и сдались властям. Это было в 1997 году. Я сам не понимаю, как мы это сделали. (Ким Ёнчхоль, 40 лет.)


— У меня все было хорошо. Мы с мужем торговали антиквариатом — продавали в Китай традиционную корейскую керамику — и жили лучше, чем все соседи. Но однажды на обратном пути в Корею моего мужа арестовали, и я даже толком не знаю, что с ним б­ыло дальше. Пыталась узнать в суде, но мне ответили: «Поищи себе лучше другого мужа». Это был намек, что он умер. Зимой 2012 года я связалась с группой людей, которые планировали общий побег. Сначала я не хотела брать с собой дочь, ей тогда было пятнадцать. Но она услышала, о чем я говорю по телефону, и сказала, что никуда я без нее не поеду. Пришлось взять и ее. (Мён Ёнхи, 52 года.)


— У меня все было хорошо, но однажды мою мать посадили на два года за экономическое преступление. На самом деле хотели посадить за политическое — общалась с южанами в Китае, — но доказательств не было. В 2007 году она вышла и сказала: «Отправляйся-ка ты, дочка, на юг, здесь тебе ничего не светит». (Ким Хянсук, 23 года.)


— У меня все было хорошо. Я был начальником молодежной организации на продовольственном предприятии. Но однажды на меня настучали, что я якобы член подпольного антигосударственного движения. Это было в 1996 году, когда начались перебои с продовольствием и неудачная политика партии стала бросаться в глаза. Я говорил об этом с друзьями, в результате замели меня и еще одного человека как организатора. Нас поместили в центр предварительного заключения под городом Чхончжин. Что там было, даже вспоминать не хочу. Били меня каждый день, выгоняли на мороз в мокрой одежде. Но я ни в чем не признался, и меня отпустили. А через два месяца в этом же центре от пыток умер друг, с которым нас вместе арестовали, — из него так и не удалось сделать лидера контрреволюционной организации, поэтому крайним опять оказался я. Однажды ночью из политической полиции за мной пришли второй раз. Но тут уж я набил морду двум офицерам, и мы с женой побежали в сторону границы — от нашего города это недалеко. Перебежали по льду реки Туманган и оказались в Китае. (Ли Ёнсу, 41 год.)



Чтобы понять, что означает фраза «У меня было все хорошо», нужно хотя бы в общих чертах представлять себе мир, из которого они бежали. «Все хорошо» — это прежде всего хороший сонбун.Если вам посчастливилось родиться в стране чучхе, то ваша жизнь с детства определяется специальным штампом в личном деле: «особый», «основной», «базовый», «колеблющийся» и «враждебный».
Это зависит от того, что делали ваши предки по мужской линии при японцах и в 1950-е годы. Если отец, дед или прадед воевали вместе с Ким Ир Сеном, вам повезло: в личном деле ставится штамп «особый», и у вас есть возможность жить в Пхеньяне, преподавать в университете и работать в политической полиции. Но если ваш прадедушка «враждебный» — например, был коллаборационистом и помогал японцам, — то вас даже в армию не возьмут.
Информация о том, что делал прадедушка, хранится в администрации по месту жительства, в отделениях п­олиции и общественных организациях. На самом деле эта система гораздо сложнее, внутри групп есть несколько подгрупп — в общем, кастовое общество. Чхульсин-сон­­бун передается по мужской линии и может измениться только в худшую сторону.

Сахве-сонбун — общественный, определяется профессией и членством в партии, женсовете, союзе крестьян. Есть еще отдельный штамп «удостоенный аудиенции»: если вы попали на фотографию с вождем, у вас большие перспективы. Иногда хороший сахве-сонбун может компенсировать плохой чхульсин-сонбун, но чаще бывает наоборот: человека с плохим происхождением не примут в профсоюз и не удостоят аудиенции.
Если вы не из «враждебных», то после школы или института до 30 лет будете служить в армии. Именно поэтому северокорейская армия по численности на пятом месте в мире: срок службы по призыву в ней составляет 5–10 лет. После армии вы будете обязаны устроиться на работу. Если вы мужчина и у вас хороший сонбун, она может быть связана с разными левыми доходами — в службе снабжения или в отделе по борьбе с коррупцией.
Если же вы «базовый» или «колеблющийся», то вам лучше поскорее жениться: женщины в Северной Корее не обязаны ходить на работу, а в 2002 году им разрешили торговать на рынках. Как рядовой рабочий какой-нибудь фабрики вы будете получать два доллара в месяц, а ваша жена будет выращивать кукурузу на продажу или торговать китайскими шмотками.

Кастовая система в последние годы вытесняется соображениями экономической целесообразности — голод конца 90-х несколько сгладил сословные различия. Обладатели хорошего сонбуна, верившие в социализм, честно умерли с голоду, а «враждебные» принялись выживать своими силами. Основой экономики стала полулегальная предпринимательская ­деятельность.

А в целом в современной Северной Корее установился режим, который российский исследователь Федор Тертицкий назвал «смесью анархии с тоталитаризмом»: на официальном уровне чучхе — партийные собрания, с­ессии самокритики, а на неофициальном крутятся доллары и юани, идут переговоры по мобильникам через к­итайские сотовые сети, ведется внешняя и внутренняя частная торговля, основанная на взятках, связях и доступе к государственным ресурсам.
Все это, конечно, рискованная игра на грани: например, за поездки в Китай на заработки вас могут посадить, а могут и нет. Вы можете откупиться китайским DVD-плеером, а можете не откупиться и загреметь в лагерь.

И вот представьте себе, что все наконец как-то устроилось, — и тут случается катастрофа. Кого-то из родственников ссылают в лагерь, ваш друг стучит на вас в политическую полицию, жену ловят на границе с партией женьшеня. И вы понимаете, что не только вы, но и ваши дети и внуки навсегда испортили себе карму. И вы решаетесь бежать.

БЕЗ БИЛЕТА В ОДИН КОНЕЦ

«Бежать на юг» — это совсем не на юг. Через южнокорейскую границу сейчас реально может убежать только солдат, которого отправили ее охранять. Обычному человеку лезть туда даже в голову не придет. Бежать надо в Китай. Более того, многие из перебежчиков именно туда и хотят, а про возможность уехать в Южную Корею узнают позже.

С Китаем у северян есть связи, у многих там живут родственники, и государство давно закрывает глаза на то, что жители КНДР, особенно из приграничных районов, ездят к соседям на заработки. Кроме того, в Китае есть д­овольно большая этническая группа местных корейцев, граждан Китая, среди которых можно раствориться. Граница охраняется не слишком жестко — ее можно пересечь за взятку или, если хорошо знаешь местность, тайком перебравшись через реку. В Китае корейцы могут зависнуть на несколько месяцев, лет или даже на всю жизнь. В период голода там оставались сотни тысяч корейских нелегалов. По словам одного северянина, из тех, кто целенаправленно бежит в Южную Корею, до Сеула добирается только каждый пятый. Поэтому следующую главу в истории типичного перебежчика следует назвать «Жизнь в Китае».

— Мы с матерью добрались до какой-то маленькой фермы и спрятались в свинарнике. Там нас обнаружил хозяин, сказал, что сдаст нас властям: за поимку нелегального мигранта там полагалось вознаграждение в 5000 юаней. Мама стала его умолять дать мобильник — позвонить д­яде: он давно живет в Китае, у него там своя фабрика. А тот: «Отдай мне дочь и звони». Мы сделали вид, что с­огласны. Дядя, влиятельный человек, по телефону строго-настрого приказал ему нас не трогать. Потом приехал и выкупил нас за 5000 юаней. (Ли Нахён, 38 лет.)


— Жена бежала слишком медленно, нас поймали китайские пограничники и отправили обратно, — продолжает свой рассказ беженец, пославший в нокаут двух корейских кагэбэшников. — В Корее нас ждала машина с двумя полицейскими. Пришлось и им дать в морду, и мы снова по льду убежали в Китай, на этот раз удачно. Поселились у приятеля, он сделал нам фальшивые паспорта. У него есть дом недалеко от города Яньцзи — что-то вроде маленькой гостиницы. Там мы прожили два с половиной года — делали уборку, кормили собак, потихоньку учили к­итайский. Потом друзья позвали меня работать в южнокорейскую фирму в другом городе. У меня был опыт в китайско-корейской торговле, и я неплохо зарабатывал, притворяясь южанином. Но однажды на меня н­астучали.
В Китае все беженцы из Северной Кореи считаются н­елегальными трудовыми мигрантами, которых нужно депортировать на родину, где их с большой вероятностью посадят, хотя это бывает и не всегда. Северян, у которых нет возможности натурализоваться в Китае, нередко прибирает к рукам криминальный мир, женщины часто становятся проститутками.

— Наверное, вы знаете, что «политика одного ребенка» привела к тому, что в Китае огромный перевес мужского населения, — говорит американец Тим Питерс, баптист, который помогает беженцам. — Поэтому у нищих северных кореянок очень высок риск стать объектом сексуальной эксплуатации — в форме проституции или вынужденного сожительства. Нередко у корейских женщин и китайских мужчин рождаются дети. Но всегда есть опасность, что мать отправят обратно в Северную Корею.

— Дядя сказал, что не может нас вечно скрывать и содержать, и мне надо выйти замуж, — говорит женщина, которая пряталась в свинарнике. — Меня выдали за китайца, я прожила с ним три года, родила ребенка. Однажды мой сын сказал: «Мама, почему ты не говоришь по-китай­­с­­ки? Мне за тебя стыдно». Тогда я оставила его у бабушки и решила ехать в Южную Корею.

Тут уже начинается третий этап — «Бегство из Китая». Южнокорейское посольство в Пекине, не желая портить отношения с китайскими властями, не помогает почти никогда — разве что очень высокопоставленным перебежчикам, которые представляют интерес для государства. Поэтому надо бежать через третью страну: Монголию, Лаос или Вьетнам. Все это тоже режимы далеко не дружественные. Дружественный — Таиланд, но до н­его еще надо добраться. Вот, например, как бежал через Монголию тот супермен, который повырубал на своем пути всех полицейских. К моменту бегства из Китая у него уже была двухлетняя дочь.
— В 2002 году мы с женой и дочерью запаслись водой, продуктами и на перекладных доехали до монгольской границы, которая проходит по пустыне. Там нам пришлось преодолеть несколько рядов колючей проволоки. Где-то мы ее приподнимали, где-то пришлось копать землю. Двенадцать часов мы шли по пустыне в сторону железной дороги. Добрались до какой-то станции, там нас поймала монгольская полиция. «Ой, — говорим, — мы южнокорейские туристы, заблудились, помогите связаться с посольством». Они позвонили в посольство, тут уж мы рассказали все как есть, и нас забрали в Улан-Ба­­тор, а через две недели отправили в Сеул.

БРОКЕРЫ
А вот неудавшийся вьетнамский сценарий с участием брокера — посредника, который вывозит людей за деньги:
— Брокер привез нас в ресторан в Ханое и сказал, что его вьетнамский партнер подойдет через полчаса. Но за эти полчаса и нас, и брокера поймала полиция. Три недели нас мариновали в отделении, в итоге отправили обратно в Китай. А мы по-китайски не говорим, вообще ничего тут не знаем. Сели на паром и опять приплыли во Вьетнам. Они нас опять в Китай. Мы — опять во Вьетнам. Нас — опять в Китай. Три раза так туда-сюда плавали, п­отом все-таки нашли в Китае гостиницу. На следующий день нам прислали другого брокера, он сказал, что довезет нас до границы с Лаосом. Там мы 10 часов шли по горам через джунгли, а на той стороне нас уже встретил лаосский брокер. Он на машине довез нас до Таиланда, где сразу по виду определили: ободранные, грязные — ясно, что из Северной Кореи. Полиция отправила нас в южнокорейское посольство, где есть специальный центр для с­одержания таких беженцев.

Брокер — это 60-летняя тетенька с сумочкой, которую никогда не заподозришь в подпольной деятельности. Г­оспожа Чхве Минсук (имя изменено) официально работает в Южной Корее социальным работником, ухаживает за инвалидами и стариками. Но на самом деле занимается она совсем другим: за деньги помогает северокорейским беженцам вытащить из КНДР родственников.


Ежегодно через подпольную сеть госпожи Чхве проходит от 50 до 70 человек. Услуга стоит восемь тысяч долларов плюс еще тысяча, которую получает она сама. Чтобы заработать эту сумму, северокорейскому беженцу в среднем требуется лет пять. Но можно еще рассчитывать на подъемные, которые перебежчик потом получит от государства — около 5000 долларов. Когда-то Минсук сама прошла все этапы бегства из КНДР и в процессе наладила необходимые связи.
— Предоплату — четыре тысячи — я сразу перевожу на банковский счет китайского партнера. Из них три с половиной тысячи он отдает северокорейскому брокеру. Это обычный человек, который живет недалеко от границы и знает, кому давать взятку. Вторая половина уходит на все остальное: людей довозят до Яньцзи, где есть подпольное убежище, потом до границы с Лаосом и через Л­аос до Таиланда.

От Яньцзи до границы с Лаосом больше 4000 километров. По Китаю едут семь суток на общественном транспорте с пересадками. Брокер садится в междугородний автобус вместе с группой беженцев, но не подает виду, что с ними знаком — общаются только взглядами.
— Тут мы ничего не гарантируем — иногда документы проверяют только у водителя, иногда у всех пассажиров. Если беженца обнаружат и депортируют в Корею, предоплата не возвращается.
— А детям скидку делаете?
— Нет, что вы! С детьми даже сложнее: младенец может в самый неподходящий момент закричать и привлечь к себе внимание, поэтому им приходится колоть снотворное.

В дружественном Таиланде цепочка брокеров заканчивается, и беженцы вытаскивают специально заготовленные флаги Южной Кореи, чтобы полиции было проще понять, кто они такие. По словам госпожи Чхве, в последнее время поток беженцев уменьшился: границу стали жестче охранять, тарифы повысились, кроме того, говорят, что Ким Чен Ын возвращает семейную ответственность за преступления — правило, при Ким Чен Ире практически не применялось.
Американец Тим Питерс не любит, когда его сравнивают с брокерами, хотя, по сути, он делает то же самое, только бесплатно. Его баптистская организация Helping Hands построила «секретную дорогу» — несколько подпольных общин в Китае, Лаосе и Вьетнаме, приют для корейско-китайских сирот, центры помощи северокорейским женщинам, которые стали жертвами насилия. Иногда Питерсу приходится выкупать своих подопечных: например, однажды во Вьетнаме полицейский запер б­еженца у себя дома и сказал, что отправит его обратно в Китай, если не принесут выкуп.

— Мы отличаемся от брокеров тем, что они в случае н­епредвиденных проблем всегда могут бросить клиента. А мы отвечаем за человека до тех пор, пока тот не будет в безопасности.
Питерс считает, что, если бы Китай изменил свою п­олитику в отношении беженцев, режим Кимов мог бы рухнуть за несколько месяцев.
— Если южнокорейское посольство в Пекине согласится принимать северян, слух об этом разнесется, как лесной пожар. Люди побегут, и их уже ничто не остановит. Объединение, о котором много лет говорят только в теории, произойдет в считанные часы. Но, к сожалению, у Китая свои геополитические интересы: он собирается использовать северокорейский порт для своей торговли и не хочет портить отношения с Пхеньяном.

Единственное, чего Питерс не делает, — это помощь в пересечении северокорейской границы.
— Мы не убеждаем людей бежать из Северной Кореи и не помогаем им в этом. Но уж если они решились и попали в беду, то мы на их стороне. Между прочим, наша секретная дорога работает и у вас — недавно мы помогли добраться до Москвы нескольким корейцам, бежавшим из трудового лагеря в Маньчжурии, в который С­еверная Корея отправляет своих граждан работать. Они там рубят российский лес и этой работой гасят северокорейский долг перед Россией.
Российские спецслужбы не намного дружелюбнее китайских — нередко они ловят корейцев прямо в отделении ФМС, куда они приходят, чтобы попросить статус беженца, и отправ­­ляют на родину.

После приезда в Сеул северян несколько недель проверяют в южнокорейской контрразведке. Кандидатов на гражданство просят подробно рассказать о себе, могут попросить нарисовать карту родного города. Это нужно, чтобы убедиться, что он не северный шпион и не китайский кореец: китайские корейцы по диалекту и внешнему виду похожи на северных и тоже часто едут в Сеул за хорошей жизнью. После расследования перебежчика отправляют в центр временного пребывания Ханавон, где он три месяца проходит обучение основам капитализма.

СОНБУН В СТРАНЕ САМСУНГА


— Оказывается, нас обманывали! Нам говорили, что при капитализме невозможно жить без денег, а выходит совсем не так. Здесь есть и социальные пособия, и жилье для нуждающихся, и бесплатное образование. Я и не представляла себе, что Южная Корея стала такой развитой!

Все, что они привезли с собой, — никому не нужные сертификаты об образовании и стопка фотографий. Вот их свадьба: Чхве Сехван и Син Сохе на фоне угрюмого правительственного здания с надписью «Чучхе». Вот юбилей какого-то высокопоставленного товарища — на столе несколько тарелок с рисом и мясом, небывалое для простого человека изобилие. Вот их сын в группе мальчиков-гимнастов. И подпись: 15 апреля 93-го года. Девяносто третий — это год «эры чучхе», то есть со дня рождения Ким Ир Сена. Сегодня по этому летоисчислению 102 год.

Сехван и Сохе недавно выписались из Ханавона, где получили подушки, одеяла и базовый набор навыков жизни в капиталистическом обществе: на трехмесячных курсах им объясняли, как покупать билет в метро, как пользоваться банкоматом, что такое налоги и медицинская страховка. Их водили в рестораны и супермаркеты, учили покупать одежду и стричься в парикмахерской.


Ни в одной стране мира государство не обращается с б­еженцами так гуманно. По южнокорейским законам никакой КНДР не существует, поэтому беженцы сразу получают паспорт Республики Корея, кучу социальных благ и подъемные, которые, правда, обычно уходят на погашение долга брокеру — посреднику, помогающему северянам добраться до Сеула. За семью Сехвана з­аплатила его сестра, которая перебралась сюда на несколько лет раньше.
Сейчас Сохе учится на сиделку, а Сехван — на автомеханика. В мастерской он никому не говорит, откуда приехал. Но это и так видно: он гораздо ниже других учеников и раза в два старше. Работу будет найти непросто: здесь, как везде в Азии, культ возраста, и вряд ли кто-то захочет иметь в подчинении низенького застенчивого человечка, к которому по правилам корейского языка о­бращаться надо уважительно-подобострастно. А он еще даже не освоил таких элементарных слов, как «сыкхеджуль» (от английского sсedule, деловое расписание), «аллам сиге», (от английского alarm, будильник), «сыматхы» (от smart, умный), «нетхывокхы» (от network, сеть) «хэндыпхон» (от handphone, мобильный телефон), и множества других англицизмов, которыми полна южнокорейская речь.

У себя на родине Сехван получал на фабрике 3 доллара в месяц. Он ходил на р­аботу, а его жена зарабатывала: торговала кукурузным самогоном, посредничала при заготовках популярного в азиатской кухне съедобного папоротника орляк — принимала заказ на очередную партию, посылала крестьян в горы за орляком и сдавала его госпредприятию, которое поставляло продукцию в Китай. В среднем выходило около 800 долларов в месяц, но это только в сезон, летом.

Положение северян на Юге в целом незавидное: большинство из них сидит на социальном пособии, некоторые уходят в криминал. Если они и устраиваются на работу, то не самую престижную, и получают в среднем в два раза меньше среднестатистического южанина. Женщины, приученные к проституции в Китае, не находят ничего лучшего, чем заняться ею и в Южной Корее.
Но вот что интересно: социальный маршрут северян на Юге во многом определяется тем, кем они были на родине. Люди, которые успешно встраивались в социальную и­ерархию страны чучхе, относительно успешны и здесь. А выходцы из низов и на Юге оказываются на социальном дне. Секретарь партийной ячейки не пойдет в дворники, а сыну крестьянина не придет в голову поступать в университет.
— Если человек преподавал в университете, был врачом или крупным чиновником, то здесь он, скорее всего, так или иначе восстановит свой статус, — говорит кореевед А­ндрей Ланьков. — Если работал в сфере госбезопасности, то ему местное Министерство объединения еще и денег даст за секретные сведения. А вот бывшие цеховики и фарцовщики в южнокорейском бизнесе место найти не могут. Потому что они работают по совсем другим правилам. Навыки самогоноварения и переговоров с китайскими контрабандистами мало востребованы в чеболях. Так что получается, что и здесь не последнюю роль играет сонбун — в личном деле никакого штампа нет, но в голове он остается.

КОРЕЙСКИЙ ШАЛАМОВ
Кан Чхольхван в детстве очень любил аквариумных рыбок. В Пхеньяне в 1977 году почти у каждого ребенка были рыбки, но у Кана это была настоящая страсть — у него в комнате был десяток аквариумов, о которых он думал во время всех школьных уроков: как там гуппи без него, не остыла ли вода, хватает ли корма?

У Чхольхвана вообще было счастливое советское детство — с холодильником, пылесосом и даже цветным телевизором, по которому шел детективный сериал «Чистые руки». Дед был большим начальником — это он перетащил когда-то всю семью из Японии под влиянием коммунистической организации «Тёсен Сорен» («Ассоциация японских корейцев), которая агитировала за репатриацию корейцев, отрезанных от родины после поражения Японии во Второй мировой войне.
Когда за ними пришли, чтобы отправить в Ёдок, офицер полиции сначала не разрешил взять аквариум. Но девятилетний Чхольхван устроил такую истерику, что ему сказали: «Ладно, бери». Следующие десять лет своей жизни Чхольхван рыл землю, ел крыс и ящериц, болел «р­озовой болезнью» пеллагрой, хоронил мертвых и славил Ким Ир Сена на сеансах самокритики. Он видел, как набивают камнями рот человека, который перед смертью пытался сказать, что Ким Ир Сен — сука. Как его ровесников бросают в котел с нечистотами и заставляют ползать по полу перед классом, повторяя: «Я собака». Как избивают беременную женщину за то, что она хочет «родить от предателя».

Ёдок — это зона семейного типа для родственников п­олитзаключенных. Условия там считаются достаточно мягкими: в лагере для политических многие умирают в течение первого года. Чолхван попал в Ёдок как внук врага народа — вместе с отцом, дядей, сестрой и бабушкой. Как его дед, большой начальник, стал врагом — непонятно. Скорее всего, поссорился с кем-то из Ассоциации японских корейцев. Кроме того, семья Кан жила по корейским меркам вызывающе хорошо: у них, например, была привезенная из Японии машина «Вольво», которую пришлось сдать государству. Так или иначе, в лагере оказались все родственники, кроме матери Кана: она была д­очерью героя революции, поэтому ее заставили развестись с мужем и в лагерь не взяли.
Кан прожил в Ёдоке с 9 до 19 лет, потом был амнистирован, но спустя пять лет, когда возникла угроза нового ареста (он слушал южнокорейское радио), уехал в Китай, а потом в Южную Корею. Обо всем этом он в сотрудничестве с французским журналистом написал книжку и стал одним из самых известных перебежчиков в Южной Корее.


В общении Кан — человек в футляре, очень флегматичный и сдержанный. Да, он преодолел негативный опыт и смог успешно адаптироваться в капиталистическом обществе. Да, его по-прежнему мучают страхи и снятся сны про лагерь. Обо всем этом он говорит с вежливой улыбкой, доброжелательной ровно настолько, насколько требуют стандарты светского общения.
— Советские диссиденты писали, что лагерь был для них школой жизни, помог узнать людей, научил чему-то хорошему, — говорит Кан. — Мой опыт говорит об обратном. Я научился обманывать и воровать, после лагеря я стал агрессивным, мне все время хотелось драться. Единственное, что я узнал о людях, — до какой степени они похожи на животных, когда оказываются на грани жизни и смерти. С тем отличием, что животные не отбирают еду у детенышей.
— А что случилось с рыбками? Они умерли?
— В первую же зиму, — Кан улыбается, приоткрывая свой футляр ровно настолько, насколько нужно. — Я пытался в лагере за ними ухаживать, собирал каких-то червяков, но когда температура упала ниже нуля, они просто замерзли. Но меня в тот момент это уже не очень волновало.

НЕСУЩЕСТВУЮЩАЯ СТРАНА



Слушая рассказы беженцев, поневоле задаешься вопросом: почему эти чудовищные истории интересуют по большей части иностранных журналистов, почему за этими героями не охотятся южнокорейские СМИ? Почему южане не выходят на ежедневные демонстрации с требованием разгромить весь этот концлагерь к чертовой матери?

За ответом нужно ехать даже не на северокорейскую границу, а на концерт PSY, где мальчики и девочки с пластмассовыми кошачьими ушами размахивают светящимися палочками в такт песне Gangnam Style.










Или посмотреть на сеульские небоскребы сквозь новое изобретение «Самсунга» — окно, которое может работать монитором компьютера. Прозрачность окна регулируется — можно смотреть на улицу и одновременно проверять почту, а можно просто проверять почту.



Или поиграть в футбол роботами



Или просто пройтись по магазинам: ни в одной стране мира нет такого разнообразия креативной обуви.

До Северной Кореи здесь никому нет дела. И это, как говорит американец Тим Питерс, the most shocking thing — больше всего шокирует. На южнокорейских картах вообще нет Севера: даже в букварях детям в качестве родины предлагается только Хангук — Южная Корея по-южно­­корейски. Самоназвание Северной — Пукчосон. «Пук» — это север, «Чосон» — древнее слово для обозначения ­корейского государства. В северокорейских учебниках ­географии южная часть страны — Намчосон: тоже «Чосон», но только «Нам» — южный. На северных картах есть и Сеул, и другие районы страны — в соответствии с административным делением, принятым на Юге. Этим во многом объясняется отсутствие угрызений совести у изменников родины: они бегут не за границу, а в свою же Корею. И обнаруживают, что братья-корейцы про них давно забыли. Вернее, вытеснили на периферию, как человек вытесняет грязные и страшные образы, всплывающие из глубины подсознания.

— Если спросить обычного южнокорейского школьника про Пукчосон, он посмотрит с удивлением и спросит: а это где? Мне к­ажется, это не лучшая политика, если страна хочет объединения, — недоумевает 23-летняя Ким Хянсук, бежавшая и­з-за матери.

На официальном уровне в Южной Корее, конечно, много говорят об объединении, но на самом деле его никто не хочет:
— Для Южной Кореи нет ничего хуже, чем вступить в в­ойну и выиграть ее, — говорит Андрей Ланьков. — С­еверная Корея, конечно, проиграет, но перед этим успеет сделать достаточно артиллерийских залпов, чтобы разрушить половину Сеула, который находится в 50 километрах от границы. И после этого правительству придется не только восстанавливать город, но что-то делать с 20 миллионами северян, которые ничего не умеют, очень хотят есть и привыкли голосовать, за кого скажут. Возьмите пример Восточной и Западной Германии и умножьте его на десять. Для южнокорейского общественного деятеля сказать, что он не хочет объединения, — политическое самоубийство. Но для самой страны самоубийство — объединение.





На фотографиях это выглядит грозно, но на самом деле самая охраняемая граница в мире давно стала диснейлендом. Американские экскурсоводы водят туристов по военным объектам: можно сфотографироваться с пограничником, можно даже постоять на территории Северной Кореи — в переговорной комнате, которая де-факто вся н­аходится на ооновской территории: граница формально проходит через стол. Можно бросить монетку и посмотреть в бинокль на туманные очертания северных потемкинских деревень, которые южане демонстрируют чуть ли не как свою собственную гордость. В деревне на той стороне уже много лет подряд включают и выключают свет, чтобы показать, что там кто-то живет. Но для южнокорейского глаза этот устаревший аттракцион не идет ни в какое сравнение с концертом PSY.

Корейский контраст поражает именно потому, что кажется радикальным выражением того, что вообще произошло в мире. XX век с его ужасами, вопросами жизни и смерти, которые ошеломляют в рассказах беженцев, вдруг оказался маргинальным и никому не интересным. Потребительский рай в этих категориях не нуждается.

В сувенирном магазине на границе я покупаю красивую военную сумку с карманами и бутылку северокорейского алкоголя. Рядом со мной мужчина средних лет из Сеула делает глоток — пробует Северную Корею на вкус. Морщится, ругается, но бутылку не выбрасывает. Говорит, что поставит ее у себя дома на кухне. Из патриотических соображений.









@темы: репортаж, геноцид, эмиграция, чучхэ